Лизочкино счастье - Страница 35

К оглавлению

35

— Конечно, нет, — успокаивал мальчика Павел Иванович.

— Ты слышишь, Лючия? Тебе не надо будет больше петь в стужу и холод на чужих дворах! Этот добрый господин выучит нас иному делу.

Худенькая, поминутно кашлявшая, Лючия так и просияла от удовольствия.

Бедные дети, ничего не видевшие, кроме нужды и побоев, теперь, среди добрых людей и маленьких сверстников, почувствовали себя как в раю.

— Ну, Лизок, — в тот же вечер спросил Павел Иванович девочку, когда вся труппа, не исключая и новых пришельцев, Степы и Лены, сидела за ужином, — и тебе не жаль оставлять всех нас и твоего старого директора?

— О, Павел Иванович, — прошептала девочка и слезы застлали ей глазки, — я так благодарна вам за все, за все! И люблю я вас, как родного, крепко, крепко! Но еще больше вас я люблю мою маму и ради того, чтобы соединиться с нею и жить не разлучаясь, я ухожу от вас. Но все то, что вы сделали для меня, я никогда не забуду, — добавила с чувством Лиза и, быстро вскочив со своего стула, подошла к директору, схватила его большую, мягкую руку и поднесла к губам.

— Что ты, Лизочка, что ты! — растерялся добрый Павел Иванович. — Разве я твой отец, что ты хочешь мне целовать руку? Надо целовать только руки родителей, — прибавил он.

— О, вы были мне вместо родного отца! — проговорила Лиза. — Я вам так благодарна за все, за все!

— Да, как ни тяжело мне терять Лизу, как добрую и хорошую маленькую актрису, — вставил свое слово Григорий Григорьевич, — но я страшно рад за нее. Она пройдет хорошую школу, станет артисткою и, может быть, через каких-нибудь десять лет имя её будет известно всему миру.

— Тогда она при встрече и кланяться с нами не захочет, — послышался с противоположного конца пискливый голосок Павлика, сидевшего между Валей и новенькой Лючией, которую они с Валей решили взять под свое покровительство.

— О, нет! — горячо вырвалось у Лизы, — не говори так, Павлик! Никогда не забуду я ни тебя, ни всех вас, дорогие! — обводя блестящими глазами весь стол, произнесла Лиза.

— Уж, конечно, его-то ты не забудешь, — тихонько шепнул Костя Корелин — как пойдешь мимо аптеки, непременно вспомнишь про касторовое масло и микстуры, которыми постоянно пичкают Павлика.

Дружный смех детей был ему ответом.

В этот вечер Павел Иванович, Григорий Григорьевич и Анна Петровна долго не спали, совещаясь о том, кого назначить на место Лизы — играть её роли.

После долгих разговоров, решено было все роли девочки передать Марианне, как самой способной и прилежной из всех остальных.

ГЛАВА XXXI
Прощальный спектакль. — Букетик гвоздики

Снова пестрые, громадные афиши возвестили городу о новом, исключительном спектакле, который должен был представлять особенный интерес для публики. Вопервых, ставили новую, трогательную пьесу Павла Ивановича «Сиротка Маша», а во-вторых, в роли сиротки выступала Эльза, любимица публики, играя в последний раз перед своим отъездом и поступлением в столичное театральное училище. На следующее же утро после прощального спектакля Григорий Григорьевич Томин должен был везти Лизу в Петербург.

Лиза была как во сне. Ей не верилось как-то, что через какие-нибудь три дня она увидится с мамой. В тоже время ей было жаль оставлять своих друзей, особенно доброго директора и маленькую Марианну. Последняя не отходила от Лизы ни на шаг.

— Ты знаешь, сестричка, — несколько раз повторяла она Лизе, обнимая ее, — я бы охотно отказалась от всех ролей, которые должна буду играть после тебя, лишь бы ты не уезжала!

Лиза получила от Павла Ивановича свое жалованье за два месяца сразу и таким образом составилась порядочная сумма. На часть этих первых трудовых денег она решила сделать по маленькому подарку всем своим друзьям: Павлу Ивановичу она купила трубку, Григорию Григорьевичу—записную книжку для заметок по театру, Анне Петровне Сатиной — новый футляр для очков, и каждому из детей какую-нибудь дешевенькую безделушку.

— Зачем это? — говорили ей удивленные товарищи, — мы и без твоих подарков будем тебя всегда помнить!

В вечер спектакля Лиза волновалась ужасно. Мальвина Петровна, одевавшая ее в уборной, несколько раз принималась успокаивать начинавшую было плакать девочку.

— Что за вздор так трусить! — попробовал строго прикрикнуть на девочку Григорий Григорьевич, видя, что она вышла из уборной с подпухшими глазами. — Бояться нечего! Нельзя же все время играть одни сказки… Ну, смотри же, будь молодцом!

— Я постараюсь, — робко шепнула Лиза и, стряхнув с себя ненужный страх, вышла на сцену.

В этот вечер театр был полон — и взрослыми, и маленькими зрителями. Детишки, одетые, ради торжественного спектакля, в праздничные платьица — белые, розовые и голубые — казались нарядными цветочками, выросшими в партере театра.

Но Лиза ничего не видела со сцены. Лишь только она перешагнула порог, то словно позабыла, что она, Лиза, играет в последний раз, что на завтра ее ждет отъезд и прощанье с друзьями, а через два, три дня она увидит маму… И радость, и горе, и незнакомое будущее—все это было забыто Лизой. И сама она уже была больше не Лиза, а сиротка Маша, которую странствующие акробаты крадут у её больной матери. Она страдала страданьями Маши, которую мучили и били за то, что она не умела проделывать замысловатые штуки, которые требовал от неё хозяин. Судьба Маши была похожа на судьбу Лизы — и это много помогло девочке в её игре. Она играла так хорошо, как редко могла бы играть настоящая взрослая актриса.

Не только дети, находившиеся в зале, но и взрослые следили за её игрой, притаив дыхание. Какая-то скромно одетая дама в темном платье, сидевшая в первом ряду, не отрывая глаз, следила за каждым движением маленькой актрисы. Крупные слезы текли по щекам дамы, но она их не замечала и только все смотрела на маленькую златокудрую девочку, передававшую так искренно и правдиво горе бедной маленькой сиротки.

35